offline
- Pridružio: 21 Maj 2008
- Poruke: 14792
|
У линку који је Кхалесс дао је документ, који се може пренети и у поруци:
-----
Воспоминания сербского партизана Великой Отечественной
(Отрывки из книги Предрага Миличевича «Товарищи мои», Москва, Молодая гвардия, 1980г.)
Бесстрашному сербскому герою, руководителю антифашистского подполья Петрову Братиславу – Браце1 в честь 60-летия легендарного парада частей Красной Армии 7 ноября1941г. на Красной площади посвящается
Б Е С Ц Е Н Н Ы Й С О В Е Т
Самой трудной и ответственной задачей, которую мне в те тяжелые первые годы войны, доверили старшие товарищи, было поддержание связи между подпольем города Вршаца, что на Востоке у самой румынской границы, и руководством освободительного движения Баната. Приходилось иногда добираться до дальних деревень, а иногда и до города Панчево в непосредственной близости от Белграда, где в основном и базировалось наше руководство подпольного и партизанского движения. Работать нужно было надежно, без промахов. В Банате, который Гитлер за райскую красоту края отделил от Сербии и провозгласив Донауштадтом, хозяйничали гестапо и фольксдойчеры. Нельзя было допустить, чтобы оборвалась та единственная нить, та животворная связь, как любил говорить мой руководитель Деян2, с помощью которой и подполье и партизанские отряды черпали силы, обретали уверенность в необходимости своей борьбы, обретали такое необходимое чувство локтя и взаимопомощи.
Старшие товарищи :Деян, Савва3, Браца, Беба4, Страхиня5, Мила6, Лидия7, Реля8, между которыми я поддерживал связь, терпеливо, каждый по своему, учили меня сложной науке конспирации, которую и сами начали постигать не так давно. Они натаскивали меня как птенца, не раз и не два повторяли, что нужно запомнить, кому и как передать, и всякий раз, прежде чем отправить на задание, не уставали повторять об осторожности, неторопливости, о возможных «хвостах», сочиняли для меня легенды, требовали, чтобы я отвечал на их вопросы, как если бы меня остановили фельджандармы: куда еду, зачем, что за барахлишко несу, на что меняю, откуда у меня лекарства, почему нет билета. Особенно дотошна, просто неистощима в своих вопросах была Мила. Она же мне сделала хороший тайничок в пальто, куда при случае я мог спрятать тонкие записки, листовки, донесения.
Народная освободительная борьба в Сербии все ширилась, и оккупанты в Воеводине, ужесточив порядки, завели пропускную систему, так называемые «аусвайсы», а достать их было нелегко. Когда можно было достать «аусвайс», я чувствовал себя кумом королю! Но такое бывало не часто, в основном приходилось «путешествовать «без пропуска». Ведь ехать надо было. Надо! И это при всех неимоверных сложностях. Бывалые партизаны после Победы шутили: «Кому во время войны приходилось труднее всего? Партизанскому коню и связному!»
Шутка шуткой, а бывало действительно и трудно и страшно. Но, зато, какая радость читалась на лицах товарищей, когда я четко выполнял задание, передавал материал, информацию, боевой привет друзей. Память из дальних закоулков высвечивает их живые радостные лица, излучавшие ту внутреннюю энергию, которую в тяжелых условиях подполья 1941-1944 года давало чувство локтя, чувство, что ты не один, что есть у тебя товарищи, которые помогут в трудную минуту, не жалея себя.
Обычно в условленный день, как правило, в базарный день по субботам, на привокзальной площади в городе Панчево меня встречал кто-нибудь из подпольщиков. После обмена паролями товарищ долго водил меня по улицам, а потом мы входили в маленький приземистый домик или останавливались для разговора у какой-нибудь скамеечки под тутой или каштаном. Появлялась чаще всего Беба, а на этот раз – Браца. Вообще-то Братислава Петрова – Брацу, как мы его раньше ласково звали, я хорошо знал. Я, по правде говоря, его крестник. Это он меня еще в сентябре 1939 года в подпольный Комсомол принимал. Вместе в подпольной типографии листовки и даже книгу выпускали и во многих других делах вместе участвовали. Браца был большим эрудитом. Гимназистом на конкурсе в 1939г. в честь величайшего сербского просветителя Святого Саввы Браца взял все семь первых призов в области науки, истории и литературы. Его уважали не только за огромные знания, прекрасные ораторские способности, но и за веселый характер и за готовность помочь человеку в трудную минуту. Он был настоящим вожаком молодежи. Но это было в мирное время. А сейчас полыхала война.
Браца сейчас был строг, замкнут, суров. Подробно расспрашивал обо всем, что нового в Вршаце. Передав задание, еще раз напомнил мне об осторожности и строгой конспирации. Получив от меня послание, он поинтересовался, где мне его передали. Я ответил:
– У входа в Малую церковь. И вдруг Браца почему-то спросил:
– Поп Рада*. Помнишь, летичевац довоенный, бешеный фашист такой. Все время его там встречаю. Говорят, его немцы в архиепископы прочат.
– Поп Рада, говоришь? Конечно, помню. А ты ему при встрече ручку целуешь?
– Еще чего, такой падали ручку целовать!
Тут Браца крепко меня отчитал. Дело в том, что у нас в гимназии еще до войны полагалось при встрече с протоиереем ручку ему целовать.
– Понимать надо, голова садовая! Против нас страшная сила, устоять трудно. Подпольщик должен ничем себя не выделять. Тебе следует казаться смиренным, богобоязненным человеком. И при встрече с попом Радой ручку ему целуй чтобы он тебя таким смиренным и запомнил! Это я тебе серьезно говорю. Слышишь? – приказал мне Браца.
Хотя я и не был с ним в душе согласен, дисциплина у нас была железная. После разговора с Брацой изменил я свое отношение к попу Раде. Гоняем мы, бывало, тряпичный мяч с ребятами в порте Малой церкви – мне во время этих баталий было удобно с ними контакты поддерживать – но стоило появиться попу Раде, как я срывал с себя картуз, стрелой несся к нему, чтобы никто не мог меня обогнать и прикладывался к его ручке. Понравилось мне, как я из себя такого пай-мальчика строю, вошел во вкус с этими поцелуйчиками. Так старательно чмок-чмок, а он доволен, гладит меня по головке и приговаривает:
– Да благословит вас бог за старания и богобоязненность, дети мои!
И совершенно неожиданно мне моя услужливость здорово помогла. И еще как помогла – спасла от верной гибели. Не случись это именно со мной, никогда бы не поверил, что такое возможно. Век буду благодарить Брацу, он как в воду смотрел, когда строго поучал, как себя вести с попом.
Как-то осенью Мила при встрече передала, что мне необходимо срочно ехать в Панчево. «Аусвайс» на этот раз достать не удалось. Обычно патриотически настроенный врач Джурич давал мне справку, что моя тетя лежит якобы в больнице в Панчеве, по такой справке мне и выдавали «аусвайс». На сей раз врач куда - то уехал, а мне отправляться нужно было в срок, к определенному дню. Иначе связь прерывалась.
Гитлеровские порядки на железнодорожной линии Вршац-Панчево я изучил хорошо. Не зря я гонял с ребятами мяч и на пустыре у привокзальной площади. Собранные сведения мне здорово пригодились. Поезд уходил утром, а возвращался в город вечером. В поезде девять вагонов, пятый – средний – мягкий, первого класса. Патруль из пяти человек садился в поезд перед свистком паровоза. Двое – в первый, трое в задний вагон. После проверки отдыхали в среднем вагоне. Для того чтобы избежать встречи с патрулем, необходимо было сесть в момент начала движения поезда в средний вагон, а на первой остановке - во Влайковце и на обратном пути в – Новом Селе – сойти и перейти в первый или последний вагон, где документы фельджандармы уже проверили. Свою технологию проверки поезда немцы выполняли пунктуально, и всегда по прибытии в конечный пункт они выходили из мягкого вагона. Имея на руках «аусвайс» я этот их порядок дважды проверял,работали фельджандармы строго по предписанию и я убедился, что этим обстоятельством можно без особого риска воспользоваться.
Но …. в жизни случаются эти «но»…..В Панчево я добрался благополучно. Встретивший меня подпольщик вывел меня на Бебу. Мы с ней все обговорили, я хорошо экипировался и собрался в обратный путь. В пальто у меня за подкладкой несколько номеров «Пролетера», листовки окружного комитета народно-освободительной борьбы – все на папиросной бумаге, в корзине немного продуктов, на дне яблоки, обернутые в газетную бумагу и две «лимонки», тоже в газеты обернутые. И вот я на вокзале. Типичная привокзальная сутолока, знакомая по прежним поездкам. Ничего подозрительного не замечаю. Пассажиры, в большинстве своем крестьяне с мешками, курами и гусями, которых не успели за день продать, усаживались в вагоны. Дежурные полицейские на своих обычных местах: по углам и в дверях вокзала. Я жду, когда выйдет патруль и разойдется по вагонам. Ага, наконец-то! Патрульные разделились, двое направились к переднему, трое - к заднему. Кажется, все в порядке. И я, не проследив за ними до конца, вскакиваю в тамбур среднего вагона.
Здесь стоят человек пять-шесть крестьян. Все как обычно, только поезд что-то не трогается. Может посмотреть, в чем там дело? Нет. Не стоит высовываться и привлекать внимание. Подожду лучше в тамбуре – решаю я. Вдруг открывается дверь, в вагон входит фельдфебель и двое солдат.
– Документен, аусвайс, битте!
– Солдат уже возле меня, руку протягивает, требует «аусвайс». Я лепечу, что в больнице был, тетю оперированную навещал, а в Вршаце сказали, что «аусвайс» не нужен, «неполнолетний» мол я, Солдат смотрит тупо на меня, совершенно не слушает, что говорю, требует свое - «аусвайс». А я все лепечу про тетю, хоть и вижу, что никакой реакции мои слова не вызывают. Вот ему уже надоело возле меня стоять, и он кричит фельдфебелю:
– Хир айн юнге, хат кайне документен!
– Гиб им хераус, – командует фельдфебель.
– Немец за шиворот выволакивает меня из тамбура. Стоим у вагона, ждем. В голове проносится: «Влип, влип! Что делать? Бежать? Не дадут, вон их сколько! Пристрелят через 10 секунд. Сейчас поведут в комендатуру, обыщут, и все, конец!». Мысль лихорадочно работает. Надо что-то делать. Что-то придумать. Но что? В дверях вагона появляется фельдфебель, собирается соскочить с подножки, но тут что-то привлекает его внимание, я слежу за его взглядом, и – о чудо! – из дверей вокзала – надо же такому случиться! – запыхавшись, спешит к мягкому вагону поп Рада! Шелковая черная мантия аж развевается на ветру. Моя мысль срабатывает автоматически. Я вырываюсь из рук солдата, стремглав лечу к попу и пытаюсь схватить его руку для поцелуя.
– Некогда, сынок, видишь, поезд сейчас отправится!
– Но я руку все-таки хватаю – чмок-чмок! – а сам слежу за происходящим. Солдат уже подбегает, фельдфебель соскочил с подножки и тоже направляется к нам. Я, не отпуская руку попа Рады, быстро-быстро говорю:
– Господин архиепископ! Я у тети в больнице был, оперированная она, от желчи, бабушка просила фрукты передать, а «аусвайс» в Вршаце не дали, сказали – не нужен – малолетний, а солдат хватает… – помогите, скажите, что я из Вршаца, а то они вот не верят…
Лепечу, по щекам слезы текут, я их еще грязными руками размазал и опять про тетю…
– Поп останавливается, спрашивает у подошедшего фельдфебеля в чем дело, почему мальчика задержали. И еще что-то говорит, шпарит по-немецки – будь здоров! Фельдфебель отвечает, что у меня нет документов. Поп Рада достает свои. Фельдфебель их внимательно изучает. По всему видно, документы у попа Рады были убедительные. Немец честь отдал, возвращая их. Поп Рада объяснил, что он знает меня, парень я хороший, добавил, что в церкви я прислуживаю. Повторяет мои слова про оперированную тетю, бабушку, просит, чтобы отпустили с ним под его гарантию.
– Фельдфебель смотрит на меня, на мое замурзанное лицо, пожимает плечами.
– Ви волен зи, битте! –
Отдает честь, и я свободен! За попом Радой вхожу в вагон.
Заходи в салон – предлагает он.
Спасибо, господин архиепископ, я лучше в тамбуре, башмаки грязные.
– Поп, улыбнувшись, заходит в купе. Поезд трогается, я присаживаюсь в угол, ноги не держат. Только теперь осознал, какая беда миновала. Зубы стучат мелкой дробью. Пронесло! Ох, ты, пронесло! Под стук колес я успокаиваюсь окончательно, начинаю рассуждать сам с собой. Да, собственно чего трястись-то? Все отлично! Корзинка цела и при мне. Я маленький худой пацан, немец в век не догадается, кто я такой. Хоть и стесняюсь немного, ношу для камуфляжа короткие штанишки, стригусь коротко, челка у меня впрямь под детскую. Никто на меня внимания не обращает. А в том, что произошло – это я на самокритику перешел в своих рассуждениях – сам виноват. Нужно было выдержать, пока поезд тронется и потом только вспрыгнуть на ходу, а я расслабился. Вот и результат. Не мне, старшим товарищам – вот кому действительно трудно. Фашисты за ними во все глаза смотрят. Им обмануть, перехитрить гестапо, полицию непросто, ох как не просто! Прав Браца, тысячу раз прав, когда говорит, что каждый свой шаг нужно обдумать. И как он был прав, когда советовал попу Раде ручку целовать. Век буду у Брацы должником!
*Необходимо отметить, что очень редко православные священники активно сотрудничали с фашистскими оккупантами, в отличие от католического священства, которое единодушно под руководством Ватикана благословляло хорватских фашистов – усташей на кровавый геноцид православного сербского населения. Автору этих строк и в 1942 и в 1944 году активно помогал в распространении партизанских листовок личный секретарь Южно-Банатского епископа монах Божин. А печатали мы их ночью, в подвале дворца епископата. Монах Божин многим рисковал. Нередки были случаи активной помощи православных священнослужителей народно-освободительному движению. Они в исторической литературе известны.
1) Браца – Братислав Петров, 1921 г.р. – до войны студент Белградского университета, с 22 июня 1941г. один из руководителей вооруженного восстания против немецко-фашистских оккупантов, партизанского и подпольного движения в Воеводине, пал смертью храбрых в неравном бою с гестаповцами 6 марта 1942 г.
(2) Дея – Деян Бранков, 1914 г.р., – до войны адвокат, с 22 июня 1941г. член Повстанческого комитета Воеводины, командующий партизанскими отрядами в Банате, пал смертью храбрых в бою с фашистами 19 октября 1942 г.
(3) Савва – Славко Мунчан, 1910 г.р., – студент юридического факультета Белградского университета, один из организаторов Восстания и партизанских отрядов в Южно-Банатском округе. Пал смертью храбрых в бою с гестаповцами, посмертно – Народный герой Югославии..
(4) Беба – Елизавета Петров, 1919 г.р., студентка юридического факультета Белградского университета, с 22 июня 1941г. член окружного штаба восстания против немецко-фашистских захватчиков в Южном Банате. Пала смертью храбрых 6 марта 1942 г. в неравном бою с гестаповцами.
(5) Страхиня Стефанович, 1913 г.р., – студент юридического факультета Белградского университета, руководитель партизанского движения в Южном Банате, погиб смертью храбрых в бою с гестаповцами 4 ноября 1942 г.
(6) Мила Матеич, 1920 г.р., – студентка юридического факультета Белградского университета, руководитель антифашистского подполья города Вршац, повешена гестаповцами в городе Панчево 21 июня 1942 г.
(7) Лидия Алдан, 1921 г.р. – студентка лесного факультета Белградского университета, руководитель антифашистской молодежи Южного Баната, погибла смертью храбрых в бою с гестаповцами. 8 апреля 1942 г.
( Реля Стефанович,1916 г.р. – учитель, комиссар Южно-Банатского партизанского отряда, погиб смертью храбрых 6 января 1944 г. поднимая партизан на прорыв гестаповского кольца окружения..
ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА
С Бебой4 я выходил на связь в городе Панчево по указанию руководителя Вршацкого подполья в эти зимние дни 1941-1942 года довольно часто. Для этого необходимо было проехать на поезде километров 80. В пути пассажиры проверялись фельджандармами. Если имел на руках «аусвайс», проблем не возникало. Хуже обстояло дело, когда нельзя было этот проклятый «аусвайс» достать. Но и тут подпольщики проявляли свою «изобретательность», о которой я уже говорил.
Имея уже некоторый опыт путешествий связника, я вел себя крайне осторожно. Выйдя на привокзальную площадь Панчева, прикуривая у встретившего меня подпольщика, обменялся паролем и, выдержав минуту, пошел на встречу с Бебой, изредка незаметно оглядываясь, проверяя, нет ли за мной “хвоста”. Товарищ, который вел меня, шел впереди метрах в пятидесяти, как и положено. Мимо прошел немецкий офицер, лицо его показалось мне знакомым, кого-то он мне напоминал. Но я решил, что мне померещилось, мало ли немецких лейтенантов ходит по Панчеву. Не исключено, что этого немца я когда-то встречал в один из прошлых приездов в город. Но через несколько переулков, а петляли мы долго, опять мимо промелькнул все тот же немец, и я опять поймал себя на мысли, что его лицо мне знакомо. Но сбивала с толку его элегантная форма: не станут же гестаповцы надевать офицерскую форму на шпиона, чтобы вести слежку?! Сыщик оккупантов должен быть незаметен в толпе, чтобы никто на него не обращал внимания, а форма, да ещё такая новенькая, с иголочки, сразу бросалась в глаза. Наверное, это всё-таки случайность, что один и тот же немец дважды попадается на пути – успокаивал я себя.
Встретился с Бебой у скамейки под каштаном, передал все, что товарищи просили, она мне свою информацию выложила, указания повторила.
Стоим с ней, разговариваем. Вдруг вижу, по другой стороне улицы опять идет этот немецкий лейтенант! Тут уж я заволновался не на шутку, говорю:
– Беба, мне что-то не нравится вон тот немец, третий раз его вижу. Не к добру это, и лицо, вроде, знакомое. Странно это, уходить надо…
Беба восприняла мое предупреждение равнодушно, даже не посмотрела в ту сторону, и, как ни в чем не бывало, сказала:
– Тебе показалось….
– Как показалось? Ты что! Я плохо вижу, что ли?
Я все больше горячился, повторяя, что это неспроста, дело здесь не чистое и надо расходиться, пока не поздно. А Беба вдруг рассмеялась. Я растерянно хлопал глазами, не понимая, что здесь смешного. Ты что же, не узнал? Это же ведь Браца!1– успокоила она меня. Батюшки! Как же это я оплошал! Присмотрелся к лейтенанту – точно он, Браца! Ох, и развеселился же я! Смеялся и все повторял: «Во, дает, Браца, во, дает!» Оказалось, Браца давно задумал достать немецкую офицерскую форму. Офицерская немецкая форма – хорошее прикрытие для подпольщика. И полезна. И надежно, и оперативный простор дает. В офицерской форме можно попасть туда, куда простой смертный и носа сунуть не может. И решил Браца для этой цели сначала познакомиться с кем-нибудь из немецких офицеров. Стал захаживать в офицерское казино. Оденется с иголочки: черный костюм, белая накрахмаленная рубашка, галстук–бабочка, штиблеты до блеска начистит, и пошел. Франт франтом. Риск, конечно, был большой, но Браца считал, что для такого дела риск оправданный. Несколько вечеров в казино присматривался к посетителям, а потом и повезло, встретил подходящего немца. В казино, у бара, Браца заприметил молодого стройного офицера, который часто выпивал и ходил под хмельком. Заговорил с ним Браца, по-немецки он лопотал не хуже наших фолксдойчеров. Наговорил немцу невесть что, тот и уши развесил. Ввернул про богатое имение отца, про учебу в Берлине, а исподволь вытягивал нужные сведения. Узнал Браца и то, что лейтенант Алойз вскоре уезжает по делам, и очень обрадовался, ибо это было как нельзя кстати. Браца, если хотел, мог любого заговорить. Подпоил он еще немца и, когда тот почти лыка не вязал, предложил, из лучших чувств, отвезти его домой. Немец согласился. Браца его доставил на квартиру, все чин чином, помог раздеться, уложил в постель. И когда немец стал заплетающимся языком благодарить молодого богатого наци, Браца предложил:
– Хотите посмотреть, как я буду выглядеть в форме офицера Рейха? Алойз пришел в восторг и с бессмысленной пьяной улыбкой наблюдал, как Браца переодевается. Браца закончил свой туалет, расправил форму – она сидела как нельзя лучше – налил последнюю рюмку, на посошок, как говорится, преподнес немцу прямо в кровать, а когда тот стал пить, Браца врезал ему бутылкой по голове. Забрал пистолет, запасные обоймы, документы, черный костюм с бабочкой и тихо вышел. Убрать Алойза и остальное было уже делом техники. На улице Брацу ожидала ударная молодежная тройка панчевских подпольщиков.
– Сейчас, в начале ХХI века, все это звучит как незатейливый детектив. Но в то далекое и страшное время зимы сорок первого – начала сорок второго я слушал Бебин шепот как зачарованный и с восхищением думал: «Вот это акция! Ох, и как же чисто Браца сработал!». Не знал я тогда, что вижу Брацу в последний раз. Потери и неудачи преследовали нас. Ведь у нас, к сожалению, не было тылов, неоткуда было ожидать, чтобы подбросили вооружения, теплой одежды, чтобы вдруг, как манна небесная, появились дополнительные явочные квартиры, так необходимые в условиях жесточайших столкновений с гестапо. Поэтому каждая удачная операция, каждый удар по врагу, для всех нас, сербских подпольщиков, был огромной радостью, бальзамом на наши израненные души, тем более что, до общей великой Победы было далеко и нам ещё предстояли кровопролитные бои и тяжелейшие потери.
Предраг Миличевич
30.10.2006г. Москва
|
